|
Вознесение
by
Джуд
Черная непроглядная ночь, и
проливной дождь, и редкие звезды в просвете облаков. Двое
взбираются на холм, скользя по размокшей глине, тихо, сквозь
зубы матерясь. У них простые грубые лица и крепкие руки, от них
пахнет сырой рыбой и табаком. Зачем они крадутся словно воры,
пригибаясь к земле?
Препятствие возникает перед
ними так неожиданно, что они отшатываются назад. Но тут же
закипает лихорадочная деятельность. Дважды взблескивает нож,
откуда-то сверху доносится приглушенный голос: «Держи,
осторожнее!» и мокрое от дождя безжизненное тело валится на руки
одному из пришедших. Второй неуклюже спрыгивает вниз, затыкает за
пояс нож, и оба с ужасом и надеждой вглядываются в почти невидимое
в темноте лицо третьего, прижимаются ухом к его обнаженной груди,
напряженно прислушиваются. Их заросшие жесткой бородой лица
освещаются неуверенной улыбкой, и тот, что помоложе, выдыхает в
радостном изумлении:
- Жив! Бьется!
Тотчас же черная скорченная
тень шевелится в канаве, и слышен сдавленный стон, словно кто-то
зажимает себе рот руками. Но те двое ничего не слышат: подхватив
на руки тело спасенного ими, они почти бегом спускаются с холма,
оскальзываясь, хохоча, готовые умереть от любви и счастья. Жив!
Тот, что прятался все это
время в канаве, шатаясь. выбирается на ровное место и падает, не
устояв на дрожащих ногах. Когда-то, наверно, он был очень красив,
но сейчас тонкое гордое лицо обезображено до неузнаваемости
побоями и грязью, жалкие лохмотья почти не прикрывают сломанные
ребра, он дрожит и стонет сквозь зубы, но не от боли или холода –
от любви и счастья. Жив!
Собравшись с силами, он
пытается встать, прижимая руки к груди и не замечая слез,
вперемешку с дождем катящихся по измученному лицу. С третьей или
четвертой попытки это удается ему, и он, поминутно спотыкаясь и
вскрикивая от боли, бредет в ту сторону, куда унесли спасенного
только что человека.
...Крошечная комнатка,
высеченная прямо в скале, похожа на каменный стакан с высокими
стенками. Горит лампа, в маленьком очаге уютно трещит хворост. У
огня сидят две женщины – молодая и старая – и негромко
разговаривают о чем-то своем. Вдруг снаружи слышны громкие,
радостные голоса, басовитый смех, и двое со своей ношей входят,
пригнувшись, чтобы не задеть притолоку. Женщины вскакивают,
проворно подбегают к ним, но все ясно без слов – радость словно
летает в воздухе между ними диковинной птицей.
Женщины – удивительные
создания: с поразительной быстротой и легкостью они переходят от
глубочайшего отчаяния к деятельной радости. И вот сейчас уже
грелась в котелке вода, рвалось на полосы тонкое полотно, и даже
безжизненное лицо раненого чуть тронул слабый румянец. Бородатые
великаны сразу присмирели и тихо уселись в углу, робко поджимая
грязные ноги, и только изредка шумно вздыхали, вглядываясь в
любимое лицо.
Та женщина, что была
помладше, промыла раны теплой водой, а вторая умастила их целебной
мазью и забинтовала чистым полотном. После молодая, встав на
колени у изголовья постели, приподняла голову раненого и дала ему
выпить горячего вина с пряностями из деревянной чашки. Длинные
ресницы вздрогнули, он чуть слышно застонал и открыл глаза.
Радость, которая встретила
это простое событие, можно было сравнить только с радостью от
первого крика новорожденного. Старая женщина заплакала, молодая
кинулась целовать ступни его маленьких ног, а бородачи смущенно
пихали друг друга в бока, не умея иначе выразить свое счастье.
Казалось, их жизнь и смерть зависели от того, очнется ли этот
бледный изможденный человек, выглядевший жалко и беззащитно от
прилипших к исцарапанному лбу мокрых светлых волос.
Но он сам оставался
беспокоен, и потемневшие от боли синие глаза тревожно искали
что-то, переходя с одного лица на другое. Бескровные губы
шевельнулись, и один из парней склонился над ним, чтобы расслышать
беззвучный шепот.
- Что? – сказал он слишком
громко, выпрямляясь. – Зачем он тебе? Я не знаю, где он, и знать
не хочу!
Синие глаза умоляюще
посмотрели на разъяренного бородача, но тут едва слышное царапанье
раздалось за дверью, будто там скреблась собака, и исчерпавший
этим свои силы избитый бродяга медленно сполз на пол. В щель
потянуло холодным сырым воздухом, пророкотал неразборчиво гром,
хорошо слышный в оцепенелом молчании, а потом оба товарища
сорвались с места и со звериным рычанием набросились на пришельца,
скорчившегося у двери и прикрывшего руками рыжеволосую голову.
Тяжкие удары швырнули его ничком на земляной пол, он захлебнулся
криком, когда жестокий пинок пришелся на сломанные ребра, но тут
раненый сказал очень тихо и слабо, но так, что нельзя было не
подчиниться:
- Оставьте его, - и уже
корчившемуся на полу, как выброшенная на берег рыба, человеку: -
Наконец-то мы встретились снова. Я так рад... Если можешь – иди
сюда.
Удивительно, но этот едва
слышный, срывающийся голос был способен и приказывать, и придавать
силы, и избитый почти до смерти бродяга последним усилием бросил
себя через комнату, чтобы уронить голову на постель рядом с рукой
лежащего, бесслезно всхлипывая от боли, любви и страха.
- Наконец-то... – повторил он
очень мягко и ласково. Тонкие пальцы – единственное, что виднелось
из-под бинтующего кисть полотна – зарылись в слипшиеся от грязи
рыжие кудри, погладили впалую щеку, и все присутствующие с болью
почувствовали, как невидимая стена отделяет их от тех двоих,
словно ведущих сейчас какой-то неслышимый другими разговор.
Избитый протянул грязную худую руку, почти таким же жестом
погладил лицо и волосы лежащего, и тот улыбнулся. Мгновенно один
из парней, взвыв не своим голосом от ревности и злости, оттащил
рыжего от кровати и ударил его кулаком в лицо, потом еще и еще
раз. Он был как бешеный, и ничто уже не могло остановить его после
того, как учитель – любимый учитель! – был так ласков с этим
подонком. За что ему это?!
Женщины в ужасе отвернулись
от кровавого зрелища, второй, хоть и не принимал участия в
избиении, полностью одобрял его, а рыжий уже даже не кричал, а
только хрипел, как вдруг блеснул нестерпимо яркий свет, по комнате
пронесся ветер, и громкий, гневный голос воскликнул:
- Прекрати!
Потрясенные, все закрыли лица
руками, не в силах вынести этого ослепительного света, исходящего
от фигуры в белом, стоявшей словно не касаясь земли. Никто не
узнал бы теперь в божестве беспомощного раненого, такого близкого
и человечного. А сейчас его слова гремели раскатами, в которых не
осталось уже почти ничего земного:
- Вы все-таки ничего не
поняли в этой истории! Но мой срок пришел, и я ухожу. Теперь вы
пойдете сами, и пусть милосердие найдет дорогу в ваши слепые души!
Ученики и женщины только
дрожали, не в силах произнести ни слова, но вдруг его голос стал
тихим и печальным, он присел на корточки и дотронулся до плеча
полумертвого рыжего.
- Ты можешь встать? – спросил
он участливо, и тот, хватаясь за его руки, с трудом поднялся,
шатаясь и почти теряя сознание от боли. Бог прикоснулся губами к
кровавой маске изуродованного лица Иуды, и их фигуры начали
медленно таять в воздухе, оставляя четверым осиротевшим людям лишь
гаснущий огонь в очаге да неутомимый весенний дождь.
© Джуд 24.10.1997 |
