для этого баннера были использованы фотографии с сайта www.lordoftherings.net

МАРТИН И МАРИУС
by Nisa

The world was never meant
For one as beautiful as you.

Don McLean

Ненависть к себе была основой всей жизни Мартина, а уничтожить ненавистное существо - целью всей жизни. Поэтому когда поздно ночью сидя на лестнице, освещенной одной тусклой лампочкой, он провел острой, специально для этого купленной бритвой по запястью, его торжество было настолько велико, что он почти не чувствовал боли. Первый порез оказался достаточно глубок, и кровь сразу потекла по руке и закапала вниз на ступеньку. Боясь потерять самообладание, он еще несколько раз, сильно надавливая, провел бритвой по руке и прижался головой к стене, покусывая губы, чтобы отвлечься от боли. Было так тихо, что тишина давила на уши. Кровь текла медленно, и Мартин понял, что ждать ему придется, возможно, гораздо дольше, чем он думал. Он зажмурился, стиснул зубы и ударил себя так сильно, что кровь забила фонтаном. Наверное, на этот раз он перерезал вену насквозь. В глазах было темно от боли, запах крови раздражал его, а вид вызывал тошноту. Он прошелся взглядом по исписанным стенам, и все вокруг показалось ему омерзительным. Держась здоровой рукой за перила, он спустился на улицу и побрел куда глаза глядят. Он чувствовал, что между ним и всеми остальными людьми упала завеса, которую уже никто никогда не сможет поднять. Он избавился от человека, который отравлял его жизнь почти двадцать лет, и торжествовал. Все его чувства обострились на какое-то время: небо стало черным до головокружения, свет фонарей резал глаза, мокрая трава запахла сильно до одури. Потом голова начала кружиться все сильнее, ноги стали слабеть, идти вперед было очень трудно. Он упал на колени и инстинктивно попытался зажать другой рукой порезанное запястье. Ему начало казаться, что он слышит чей-то голос, что кто-то берет его за локоть, отводит одну руку от другой. Небо перевернулось и оказалось у него под ногами, черное, густое, вязкое, без дна. От него остро пахло кровью. Мартин был слишком слаб, чтобы удерживаться на краю; стоило ему немного наклониться, и он упал и начал тонуть. Небо быстро сомкнулось у него над головой.

Первые дни он пристально смотрел в потолок. Потолок был белый. На третий день он, преодолев себя, посмотрел на человека, пришедшего к нему. У него была светлая борода и темные волосы. Мартин не чувствовал к нему ни благодарности, ни ненависти. Человека звали Мариусом. Это имя помимо воли Мартина закружилось у него в голове. Мартин чувствовал себя окруженным со всех сторон стенкой, в пределах которой не было ни времени, ни каких-либо чувств; он не хотел разбивать ее, он не говорил ни слова.

Мариус пришел и на следующий день, и через день тоже. Он приходил совсем ненадолго и говорил мало. Мартин даже не прислушивался к его словам.

На шестой день Мариус, войдя, открыл окно и встал рядом с Мартином, скрестив руки на груди.

- Бог знает, зачем ты это сделал, но ты дурак, - сказал он.

Мартин переборол себя и заговорил. Он спросил:

- Зачем ТЫ сделал это?

- Знать, судьба твоя такая, - насмешливо ответил Мариус.

Мартин сильно нахмурился и отвернулся.

- Ты всем доказал, какой ты слабак, - холодно сказал Мариус. - Теперь попробуй доказать обратное.

- Ты меня презираешь?

- Я презираю самоубийц. Но тебя почему-то нет,  - он замолчал надолго, потом как бы нехотя повторил:

         - Тебя я не презираю, Мартин.

Стенка разбилась, и Мартину стало очень больно. Когда Мариус ушел, он заплакал.

С этого дня он стал свыкаться с мыслью, что живет опять.

Он был очень красив - Мариус никогда не видел такого красивого человека. Волосы, глаза, брови были у него совсем черные, а кожа белая, как цветки лилий. Волосы падали ниже плеч, вились и часто закрывали с обеих сторон лицо, так что их приходилось откидывать, брови были изогнутые и густые, а взгляд тоскующий и даже томный.

Мариус не знал, чем его привлекал Мартин - очевидно, тем, что он спас ему жизнь. Впрочем, Мариус не был тщеславен и ему не приходило в голову гордиться этим. Когда он почувствовал, что имеет определенное влияние на Мартина, он решил не бросать его пока. Они виделись часто - не каждый день, потому что Мариус встречался с Памелой, - но часто. Обычно Мартин больше молчал, а говорил Мариус, но это устраивало их обоих. Мартин зато умел играть на губной гармонике и научил этому Мариуса.

Начиналось лето. Мариусу не хватало денег, чтобы уехать на юг с Памелой, и он начал играть на улице с парой друзей. Мартин присоединился к ним, но деньги брать всегда отказывался. Обычно друзья Мариуса играли, Мариус пел, Мартин подыгрывал на гармонике, а рядом Памела всячески высказывала свой восторг и подсказывала слова. Нередко и на ночь они не расходились и засыпали  утром, перед рассветом  - Мариус с Памелой на единственной кровати, все остальные вповалку на полу. А то и бродили всю ночь.

Мартин очень изменился за этот месяц. Он был застенчив, но так артистичен, что Мариус диву давался. Без него им едва удавалось собрать половину публики, которую можно было собрать с ним. Мартин обладал удивительной способностью влиять на людей так, что им все становилось по кайфу; Мариус не знал, как это у него получалось, но был уже сам рад, что подружился с ним. Общение с Мартином странным образом расцвечивало его жизнь - он начинал радоваться жизни и воспринимать все таким, как оно приходило.

А Мартин улыбался  - даже когда не улыбались губы, улыбались глаза. Он жил. И только уродливые белые шрамы на запястье говорили о прежнем Мартине.

Как это могло произойти? Мариус никак не мог понять. Это не укладывалось у него в голове. Это могло случиться с кем угодно, только не с ним, не с Мариусом. Этого не могло случиться. Ведь он был совершенно нормальный человек. Он собирался жениться на Памеле. Как он мог сделать это? Это был не он. Нет. Это не мог быть он.

Все было так спокойно, так весело – они сидели на полу и о чем-то болтали, и Мартин был так красив – глаза его горели, как свечки, а волосы падали на плечи вьющимися прядями, - что Мариус поймал себя на том, что любуется им. Он долго смотрел на него, потом провел рукой по его волосам. Мартин замолчал и удивленно повернул голову. Мариус знал, что этого делать нельзя, но поддался охватившему его чувству. Он потянулся к Мартину и прикоснулся губами к его губам. Мартин вздрогнул всем телом, а Мариус, теряя голову от восторга, обнял его за шею и поцеловал еще раз. Мартин подался назад, отвернулся и с ужасом прижал ладонь к губам. Мариус посмотрел на него и с таким же ужасом сказал:

- Я люблю тебя.

- Ты сошел с ума!

- Нет, это правда.

- Так не бывает.

- Я люблю тебя, - повторил Мариус.

Мартин исподлобья посмотрел на него и покачал головой.

- Пожалуйста.. . – пробормотал он. – Я очень дорожу твоей дружбой… Но не делай этого больше никогда.

- Никогда, - ответил Мариус, погружаясь в черную воду отчаяния.

Мариус сам не знал, что такое бывает, но это было очевидно – он любил Мартина. Мариус понимал, что необходимо излечиться от этой любви, но не мог ничего с собой поделать. Памела больше не вызывала в нем никаких чувств, он целовал ее через силу. А стоило Мартину просто пройти мимо, тряхнуть головой, нечаянно прикоснуться к нему рукой, как для него начиналась настоящая пытка. Он искусывал губы в кровь, разбивал посуду и сжимал пальцами осколки. Он напивался до беспамятства, накуривался травой, пробовал наркотики, спал с каждой встречной девушкой, которая на то соглашалась, и забывался. Мартин избегал его, но стоило им встретиться, как все начиналось по новой. Однажды он целую минуту держал руку Мартина в своей, и Мартин не вырывал ее. Это было счастье. Другой раз он увидел Мартина разговаривающим с девушкой и напился так сильно, что чуть не умер.

Памела бросила его, но он даже не вспоминал о ней.

Дома у него лежала гармоника, к которой Мартин прикасался губами. Он хранил ее как святыню, но никогда не играл на ней – он не мог слышать звуков гармоники. А однажды он нашел бритву, которая выпала когда-то из руки потерявшего сознание Мартина. Она вся заржавела, и на ней оставалась засохшая кровь. Он долго вертел ее в руке, потом подумал: почему бы нет? Но он по-прежнему презирал самоубийц. И он не хотел уходить из жизни, в которой был Мартин.

Как он мог сделать это? И все же он сделал. Мартин сам был виноват: он взял его за руку, прижал его ладонь к своей щеке и сказал: “Прости меня”. Мариус и без этого был уже сильно пьян и у него едва хватало сил владеть собой. А Мартин оказался так близко, Мартин взял его за руку, на губах Мартина был сок вишен. Нельзя дразнить человека, измученного жаждой, чашей воды. Он обнял его так крепко, что он уже не мог вырваться. Мариус боялся, что он сделает это, и он сделал это. Он сломил всякое сопротивление. Он помнил лицо Мартина, на которое падали косые белые полосы от фонарей, и выражение отвращения и покорности на этом лице.

Мартин сам был виноват. Он мог бы не переставать сопротивляться. Он мог быть физически сильнее Мариуса – он сам виноват, что не был. Мариус не мог вспоминать об этом без содрогания. Но он не мог остановиться, он уже не мог отпустить Мартина, чувствуя его так близко, прикасаясь губами к его коже, пахнувшей пылью и жарким солнцем, прижимаясь лицом к его груди.

Мартин потом долго лежал ничком и плакал, раздавленный унижением.

Мариус был объят таким ужасом, что не знал, что теперь делать. Он знал, что на самом деле Мартин не был виноват ни в чем и что Мартин до конца жизни будет ненавидеть его за то, что он сделал.

-         Я больше никогда не хочу тебя видеть, - сказал Мартин хриплым от слез голосом. Это было все, что он сказал. Этого было больше, чем достаточно.